Тихий шелест дождя за приоткрытым окном, густые, налитые свинцом тучи, касающиеся верхушек сосен на краю леса. Ни птичьего крика, ни стрекота кузнечиков - все притихло, отступило перед тяжестью летнего ливня. Затаилось в ожидании солнца. Даже ветер стих.
В комнате тепло, из окна веет приятной прохладой - июльские ливни еще не приносят с собой осеннего холода. На столе - приоткрытая книга, заложенная холщовой закладкой. Если прикоснуться к ней - покажется, будто полоска ткани сплетена из грубых, но в то же время мягких волокон. Рядом с книгой - кружка со свежезаваренным мятным взваром и блюдце с печеньем.
читать дальше
Черно-белые клавиши пианино приятно холодят пальцы, тихие звуки вплетаются в шелест дождя, не нарушая его гармонии. Это не этюд и даже не пьеса - просто мелодия, только что пришедшая в ее голову. До заката остается всего несколько часов - это время, когда она принадлежит самой себе. Время тишины и покоя, переосмысления всего произошедшего за день.
Сложно определить, когда нежный напев альта успел вплестись в кружевную мелодию клавиш. Какое-то время инструменты звучат почти в унисон, потом смычок начинает вести, увлекать за собой клавиши, развивая, но не изменяя тему. Придавая ей полноту и завершенность.
Он стоит у самой двери, в тени массивного дубового шкафа, глядя на тучи, бегущие за окном. В этот момент его глаза кажутся ей не зелеными, а серыми, словно сталь. Смычок едва касается струн, на лице застыло выражение тоски по чему-то нездешнему, но все еще остающемуся для него живым.
Ее руки в последний раз касаются клавиш и фортепиано затихает лишь ненамного раньше альта.
- Désolé.
- Ты не помешал...
Странно, наверное, со стороны видеть такую необычную пару - девочку лет пятнадцати на вид с неимоверно-серьезными для ее возраста глазами и мужчину лет тридцати в старомодной, почти средневековой одежде - разговаривающими на равных.
- Солнце еще не село. - в ее словах скользило едва-заметное беспокойство.
- Я люблю дождь. - в его словах не было ни тени сожаления.
Этот дом стоял на самом краю леса и огромного зеленого поля, раскинувшегося до самого горизонта. В округе не было людей - по крайней мере, за эти месяцы она так никого и не повстречала во время своих одиноких прогулок. Иногда в дом приходила кошка, любившая играть с пучком совиных перьев на длинной шелковой ленте. Но она никогда не оставалась на ночь, серой тенью ускользая за порог едва лишь солнце касалось земли. А еще здесь днем и ночью пели птицы - и это было прекрасно.
На широком и светлом лабораторном столе по центру просторной комнаты, облицованной белым кафелем, лежало тело девушки, почти ребенка, укрытое неуместным в этом хирургическом царстве шерстяным коричневым пледом. В тусклом свете старых ламп она казалась мертвой, и лишь едва заметная пульсация синего кристалла на ее груди указывала на биение жизни в ее заледеневшем теле.