Возвратиться… только стоит ли мечтать? Вы мертвы. Прощайте. (с)
08.10.2012 в 23:23
Пишет Imaja Neste:Охотник - это навсегда
Когда приходит холодный, промозглый октябрь, пахнущий будущим снегом, я выглядываю из окна, и смотрю на детскую площадку внизу. Уже много лет я так делаю. И каждый год, рано или поздно, где-то между зимними ночами и самайном, я вижу ее.
И тогда я спускаюсь. Всегда – без оружия. Без освященной стали. Без серебряных пуль. Без тугих свитков. Без соли и редких трав. Я спускаюсь практически голый – в джинсах и старой косухе. С пачкой сигарет и зажигалкой, и с ключами от дома. Я не беру с собой даже мобильный телефон, хотя там до сих пор хранится ее номер. Я все жду, что она мне позвонит, назначит встречу, пришлет смс.
Я бы забыл, если бы она не ждала меня в октябре.
…Мы идем по улице, и тени разбегаются от нас. Краем глаза я вижу, как желтые фонари отражаются в ее глазах, как мерцает и растягивается ее тень. Я никогда не смотрю в упор, чтоб не увидеть то, что есть на самом деле.
Она просила не делать этого.
Она же просила не спрашивать у нее, что было там, тогда, когда я не успел подать ей руку. Когда она провалилась в ту яму. Когда она утонула в той черноте. Когда у меня не хватило пуль, чтоб разорвать все темные движущиеся ленты. Когда оборвался ее крик.
Я знаю, что рано или поздно я посмотрю слишком внимательно, и увижу что-то… Тень с длинными вьющимися протубернцами? Скользкую чешую? Серую блестящую кожу? Крысиный мех? Клыки?
Я не смотрю. Я не знаю. И не хочу знать. Пока что я вижу только молочно-белую кожу, темные глаза, свитые в косу волосы – да легкий, весенний плащ.
- Дай мне покурить, - просит она.
Раньше она никогда не курила.
- Это тепло. – объясняет чуть виновато. – Это твое тепло. Все, что я могу взять – тепло твоего дыхания, отданное дыму.
Я киваю. Мне не жалко. Может быть, потом я не досчитаюсь года жизни, или у меня проснется какая-то страшная болезнь. А может быть, ничего не случится.
- Всего три дня, - шепчет она, виновато пряча глаза и затягиваясь горьким дымом, - но зато я смогу прийти в следующем году.
Я киваю. Мне очень хочется ее обнять.
Я любил ее…
Она улыбается, мотает головой… порывается вернуть мне сигарету, но затем торопливо бросает ее под ногу и топчет. Сигарета едва слышно шипит в луже.
Да, мне не стоит докуривать за ней. Ее дыхание…
- Вчера проснулся старый Тони, - говорит она. Я вздрагиваю. Эта тварь не просыпалась уже лет пятнадцать. Мы охотились за ним еще тогда, когда она была жива…
Я киваю. Спасибо. Учту.
- Он собирается напасть на детский дом, туда как раз привезли новичков, и они еще не успели научиться местным суевериям. Они не сыпят соль на подоконники, не запирают на ночь ванную…
- Я понял.
- Хорошо, - она все же не выдерживает и прикасается к моей руке ледяными пальцами. Мне кажется, что в пальцах нет костей, но я не отдергиваю руку. Потом отогрею. Дома еще осталось виски.
- Прости…
- Ничего. Мне не жалко.
- Крысы, - продолжает она, - крысы скоро выйдут из самых глубоких пещер. Они будут кусать кошек, собак, может быть, людей. Все будет очень медленно и незаметно. Это не бешенство. Это хуже и темнее, и растянется на очень долго.
Я глубоко вдохнул. Охотников так мало… Мне очень не хватает ее, одну из лучших. И оставшуюся одной из лучших, даже – там.
- Но ты справишься, если успеешь затопить часть канализации послезавтра ночью в северной части города, где старые склады. Там как раз большой коллектор. И рядом газопровод. Мне туда нет доступа, там – хозяева крыс. Но днем они спят. Поэтому у тебя получится.
Она с видимым сожалением отнимает руку, я стараюсь незаметно спрятать в карман – греть.
Она вздыхает – для вида, скорее, ей же не надо.
- Что с воронами? – спрашиваю я.
- Битые крылья? – уточняет. – Как будто молью битые? И в дырках?
Киваю.
- Это видение, - говорит, - но так тоже может быть, если дать слишком много свободы крысам. Ну и еще черный туман, но это не обязательно. С этим я справлюсь, наверное. До следующего года можешь не волноваться…
Хорошо.
Она останавливается. Мы дошли уже до конца улицы, и нам никто не попался по дороге. Когда она выходит – люди стараются быть подальше.
И я их понимаю.
- Тебе пора, - говорю я. Время слишком быстро уходит, когда она рядом. Скоро побледнеет небо.
Она кивает. Опускает глаза. Ей очень хочется обнять меня.
Я порывисто прижимаю ее к себе, стараясь хотя бы представить – каким было это прекрасное тело тогда, когда… Это трудно. Трудно представить клубки свитых змей или шлангов, наполненные текущей водой – телом, трудно представить плотные мышцы сжавшегося зверя – мягкой податливостью плеч и груди, трудно представить тающую весеннюю снежную жижу теплыми губами.
Но я целую ее. Назло тому, что чувствую, чтоб хотя бы поцелуем наполнить то, что держу в руках – теплом и любовью.
Она сдерживается, до последнего, а когда я понимаю, что она сейчас уступит себе – отпускаю ее.
На глазах у нее блестят слезы. Она думает, что сказать – «спасибо» или «идиот», а значит, это все еще она.
- Когда-нибудь ты придешь ко мне, - говорит она и отступает в тень. Я возвращаюсь домой. Пить, есть и принимать горячий душ. Она придет на следующий год. За год у меня будет много дел. Однажды я не выдержу и отправлю ей смс. Она не ответит.
Но год пройдет, мы встретимся.
Когда-нибудь я приду к тебе навсегда, потому что ты уже не можешь прийти навсегда ко мне.
И мы продолжим нашу охоту – на тварей ли, или на неосторожных людей, подошедших слишком близко.
А кто-нибудь продолжит охоту на нас.
URL записиКогда приходит холодный, промозглый октябрь, пахнущий будущим снегом, я выглядываю из окна, и смотрю на детскую площадку внизу. Уже много лет я так делаю. И каждый год, рано или поздно, где-то между зимними ночами и самайном, я вижу ее.
И тогда я спускаюсь. Всегда – без оружия. Без освященной стали. Без серебряных пуль. Без тугих свитков. Без соли и редких трав. Я спускаюсь практически голый – в джинсах и старой косухе. С пачкой сигарет и зажигалкой, и с ключами от дома. Я не беру с собой даже мобильный телефон, хотя там до сих пор хранится ее номер. Я все жду, что она мне позвонит, назначит встречу, пришлет смс.
Я бы забыл, если бы она не ждала меня в октябре.
…Мы идем по улице, и тени разбегаются от нас. Краем глаза я вижу, как желтые фонари отражаются в ее глазах, как мерцает и растягивается ее тень. Я никогда не смотрю в упор, чтоб не увидеть то, что есть на самом деле.
Она просила не делать этого.
Она же просила не спрашивать у нее, что было там, тогда, когда я не успел подать ей руку. Когда она провалилась в ту яму. Когда она утонула в той черноте. Когда у меня не хватило пуль, чтоб разорвать все темные движущиеся ленты. Когда оборвался ее крик.
Я знаю, что рано или поздно я посмотрю слишком внимательно, и увижу что-то… Тень с длинными вьющимися протубернцами? Скользкую чешую? Серую блестящую кожу? Крысиный мех? Клыки?
Я не смотрю. Я не знаю. И не хочу знать. Пока что я вижу только молочно-белую кожу, темные глаза, свитые в косу волосы – да легкий, весенний плащ.
- Дай мне покурить, - просит она.
Раньше она никогда не курила.
- Это тепло. – объясняет чуть виновато. – Это твое тепло. Все, что я могу взять – тепло твоего дыхания, отданное дыму.
Я киваю. Мне не жалко. Может быть, потом я не досчитаюсь года жизни, или у меня проснется какая-то страшная болезнь. А может быть, ничего не случится.
- Всего три дня, - шепчет она, виновато пряча глаза и затягиваясь горьким дымом, - но зато я смогу прийти в следующем году.
Я киваю. Мне очень хочется ее обнять.
Я любил ее…
Она улыбается, мотает головой… порывается вернуть мне сигарету, но затем торопливо бросает ее под ногу и топчет. Сигарета едва слышно шипит в луже.
Да, мне не стоит докуривать за ней. Ее дыхание…
- Вчера проснулся старый Тони, - говорит она. Я вздрагиваю. Эта тварь не просыпалась уже лет пятнадцать. Мы охотились за ним еще тогда, когда она была жива…
Я киваю. Спасибо. Учту.
- Он собирается напасть на детский дом, туда как раз привезли новичков, и они еще не успели научиться местным суевериям. Они не сыпят соль на подоконники, не запирают на ночь ванную…
- Я понял.
- Хорошо, - она все же не выдерживает и прикасается к моей руке ледяными пальцами. Мне кажется, что в пальцах нет костей, но я не отдергиваю руку. Потом отогрею. Дома еще осталось виски.
- Прости…
- Ничего. Мне не жалко.
- Крысы, - продолжает она, - крысы скоро выйдут из самых глубоких пещер. Они будут кусать кошек, собак, может быть, людей. Все будет очень медленно и незаметно. Это не бешенство. Это хуже и темнее, и растянется на очень долго.
Я глубоко вдохнул. Охотников так мало… Мне очень не хватает ее, одну из лучших. И оставшуюся одной из лучших, даже – там.
- Но ты справишься, если успеешь затопить часть канализации послезавтра ночью в северной части города, где старые склады. Там как раз большой коллектор. И рядом газопровод. Мне туда нет доступа, там – хозяева крыс. Но днем они спят. Поэтому у тебя получится.
Она с видимым сожалением отнимает руку, я стараюсь незаметно спрятать в карман – греть.
Она вздыхает – для вида, скорее, ей же не надо.
- Что с воронами? – спрашиваю я.
- Битые крылья? – уточняет. – Как будто молью битые? И в дырках?
Киваю.
- Это видение, - говорит, - но так тоже может быть, если дать слишком много свободы крысам. Ну и еще черный туман, но это не обязательно. С этим я справлюсь, наверное. До следующего года можешь не волноваться…
Хорошо.
Она останавливается. Мы дошли уже до конца улицы, и нам никто не попался по дороге. Когда она выходит – люди стараются быть подальше.
И я их понимаю.
- Тебе пора, - говорю я. Время слишком быстро уходит, когда она рядом. Скоро побледнеет небо.
Она кивает. Опускает глаза. Ей очень хочется обнять меня.
Я порывисто прижимаю ее к себе, стараясь хотя бы представить – каким было это прекрасное тело тогда, когда… Это трудно. Трудно представить клубки свитых змей или шлангов, наполненные текущей водой – телом, трудно представить плотные мышцы сжавшегося зверя – мягкой податливостью плеч и груди, трудно представить тающую весеннюю снежную жижу теплыми губами.
Но я целую ее. Назло тому, что чувствую, чтоб хотя бы поцелуем наполнить то, что держу в руках – теплом и любовью.
Она сдерживается, до последнего, а когда я понимаю, что она сейчас уступит себе – отпускаю ее.
На глазах у нее блестят слезы. Она думает, что сказать – «спасибо» или «идиот», а значит, это все еще она.
- Когда-нибудь ты придешь ко мне, - говорит она и отступает в тень. Я возвращаюсь домой. Пить, есть и принимать горячий душ. Она придет на следующий год. За год у меня будет много дел. Однажды я не выдержу и отправлю ей смс. Она не ответит.
Но год пройдет, мы встретимся.
Когда-нибудь я приду к тебе навсегда, потому что ты уже не можешь прийти навсегда ко мне.
И мы продолжим нашу охоту – на тварей ли, или на неосторожных людей, подошедших слишком близко.
А кто-нибудь продолжит охоту на нас.