Это место никогда не было домом ни для кого из них. Не было и крепостью как таковой. Живущие на этих землях называли его Твердыней – твердыней оно и было. Неприступной. Извечной. Холодной – несмотря на то, что Народ Огня непосредственно участвовал в ее создании. Темной – пусть и пламя тысяч свечей освещало ее залы и переходы. Вполне под стать своим обитателям.
Под стать всем нам, кого собрали эти залы. Кто не убоялся своей судьбы и решил продолжить дело, начатое тем, кого в этих землях нарекли Темным. Каждый из нас вплетал в это место свою мелодию, изменяя его. В какой-то момент это стало для нас занимательной игрой – наравне с тем, чтобы подражать здесь живущим, создавая себе тела, пробуя пищу, обучаясь их наречию. Теперь едва ли кто-то возьмется сказать, как далеко это зашло и насколько для каждого из нас осталось игрой.
Как будто бы крылья не отняли
Я снова в них падаю в руки к ней
Отец, все прекрасное – хрупкое
Они погибают здесь сотнями.
Они приходили сюда редко – даже под страхом смерти. Еще реже приходили обманутыми, и почти никогда – по своей воле. Те, кто оставался – жили недолго. Истаивали, становясь собственной тенью, погибали от рук urqi, становясь кормом для зверей, умирая под завалами в рудниках.
Она-то и стала исключением – непрошенная гостья, свет во тьме, ученица владыки Тени. Серое платье, белый жемчуг, алая кровь. Тонкие, исколотые вышивкой пальцы. Легкие, словно пух, волосы цвета ржи. В земле теней она была тенью света.
Но тень моя – это покров,
Она плащом на её плече,
И брат мой, что исполнен очей,
Идет за кем-то другим.
Тонкий женский силуэт, едва различимый в полутьме огромного зала кружился в танце в такт неслышной мелодии. Легкие шаги по резным гагатовым плитам тихим шорохом отражались от стен, блуждая по залу неясными отзвуками. Девушка танцевала закрыв глаза, улыбаясь чему-то в своих мыслях. И ее улыбка, в отличие от всего, что было когда-либо рождено в этих стенах, лучилась теплом.
За ее безмолвным танцем наблюдали. Его внимательные, чуть прищуренные в презрительной гримасе глаза в мертвенном свете ледяных свечей казались зелеными, а не золотистыми. Змей – отнюдь не даром получивший свое прозвище – никогда не совершал необдуманных поступков. И никогда не прощал оскорблений.
Тонкий, смертельно-острый кинжал из черной стали появился в его пальцах практически беззвучно. По лезвию бежали радужные разводы – даже царапина, нанесенная этим клинком, была смертельна. От ядов Змея не существовало противоядия.
За мгновение до того, как кинжал сорвался в последний полет тяжелая рука опустилась на плечо приготовившегося к броску, мягко, но неумолимо сминая мышцы. Клинок дрогнул и исчез в широком рукаве золотистого камзола. Змей замер, оценивая опасность – он не услышал ничьих шагов и не мог сказать кто стоит у него за спиной. Это... удивляло.
Два сердца в зале бились в унисон – спокойные, размеренные удары. Две фигуры стояли в тени одной колонны, скрытые от взора той, что танцевала в свете ледяных свечей. Две пары глаз наблюдали этот странный танец.
– Если она пострадает – ты умрешь. – тихий голос, произнесший эти слова был слышен лишь их адресату. Змей раздраженно дернул уголком рта и согласно склонил голову. Он узнал говорившего и принял к сведению предупреждение.
Среди обрывов и теней
Где не пройду ни я, ни вы,
Она останется в живых
Она была добра ко мне...
В эту башню приходят редко. Свои – еще реже, чем иные.
Ее шаги я ощущаю даже раньше, чем чуть слышно скрипнут петли тяжелой двери. Она никогда не носит ни белого, ни золота. Она приходит сюда молчать и смотреть в юго-западное окно, где за пеленой облаков изредка виднеются очертания лесов, скрывающих владения ее народа.
Холодная, сухая, тонкая кожа узких, болезненно-слабых рук. Шелест тихих, простых фраз, за которыми – мгновения ли, часы, годы? Я знаю, что ее тело поддается влиянию Твердыни. И ловлю себя на том, что не хочу верить, что и дух рано или поздно склонится к речам владыки Тени. Я. Не хочу верить.
Абсурд.
Мешаю травы с вином и кровью, согреваю ее остывшие пальцы. Вынуждаю сердце биться ровней и уверенней. Возвращаю жизненные силы истончившейся оболочке. Жаль лишь, что не в моих силах вернуть свет в ее сердце. Не в моих силах заставить ее глаза лучиться истинным счастьем.
Как рушится небо раскатами
Отец, я хотел бы раскаяться
Мне звуки – иголки под пальцами
Прими меня жертвенным агнцем
Тебе никогда не понять, что есть Тьма, покуда ты не познаешь ее глубину в отражении собственных зрачков. Не услышишь ее отзвук в тихих и безжизненных словах, стекающих с твоих губ. Не почувствуешь в холоде пальцев, не замечающих леденящего сердце мороза. Покуда воля твоя не станет покорна воле Владыки. Пока суть твоя не станет острием клинка в его руке.
Испокон веков мелодия Его звучала громче иных в хоре, что творил сущее. Я знаю, Он может сделать меня оружием в своей руке, покорным Его воле. Он может с легкостью убить меня, когда я перестану быть нужным либо начну мешать Его планам. Он может лишить меня всего, что дорого мне, обрубив одну за одной связующие нити...
Тебе не понять, что есть Тьма, покуда ты не станешь ее частью. Пока не познаешь того, что за правым плечом смирения стоит твоя собственная воля. Пока не научишься добиваться собственных целей благодаря, а не вопреки. Пока не начнешь платить за свои ошибки лишь ту цену, которую сам считаешь достаточной.
А пока…
Тень моя – это покров,
Она плащом на её плече.
…медленно-медленно падает вниз фигура с доски.
- Наслаждайс-с-ся моей болью, Владыка… – едва-слышный шепот сквозь зажатую в зубах ткань покрывала. – И пусть, покуда ты развлекаешься со мной, ей хватит времени закончить шитье.
Среди обломков и камней
Где не пройду ни я, ни вы,
Она останется в живых
Она была добра ко мне...
В тексте использованы слова песни "Она была добра ко мне" группы "Немного Нервно"
